Осень в Козлинорыльске, или Хрустальное небо сентября - Урал Биккузин

– А я ехал, ах блядь ехал!

Дребезжащий козлиный голосок подпевал:

– И приехал, блядь приехал!

Папаша что ли освободился: подумал Ванька, но голос на отцовский похож не был, Ванька толкнул с детства знакомую дверь. Дверь как всегда была не заперта, и он невольно отшатнулся от специфического запаха, которым пахнут бомжи и притоны, который везде и в Москве, и в Хабаровске, и в Козловке, да и по всей матушке Рассее одинаков. Ванька сквозь сизые облака табачного дыма разглядел сидящего за столом огромного рыжего мужика с огромным же пузом в синих семейных трусах до колена, на которых были какие-то странные пятна, играющего на гитаре, у которой почти все струны были целы. Напротив него сидел сухонький старичок с козлиной бородкой в грязной фуфаечке и со стаканом сивухи в руках, у стола вприсядку плясала толстая голая баба с растрепанными жирными волосами, складки жира свисали с ее боков, пот светлыми дорожками стекал по ее грязной коже:

– Уф!, Уф!: грузно приседала она в такт музыке.

– Давай Евстигней поддай жару, музыки хочу!

– И приехал, блядь приехал!

Дребезжал старичок с козлиной бородкой, неожиданно он повернул голову и увидел Ваньку.

– Ты кто такой, касатик?

По козлиному заблеял старичок.

– Живу я здесь: ответил Ванька – Ветров Иван я, мать где?

– Ветров: загудел рыжий – вот и дуй до ветра, пока ребра не пересчитали, прохерачила маманька твоя хату щас на вокзале туситься или у Клавки.

И тут толстая тетка резво вскочила и распахнув свои необъятные объятия пошла на Ваньку.

– Мужика бы мне, да покрепче!

Захрипела она. Ваньку обдало такой вонью что он не заметил, как выскочил во двор. Во дворе широко расставив ноги, он согнулся его мучительно тошнило но пустой желудок напрасно выворачивался на изнанку, рвать было нечем. Очухавшись он с трудом выпрямился, отплевываясь поспешил от «родного» дома.

Разные люди бывают на свете

Кто-то свободен всегда словно ветер

Кто-то затюкан угрюм нелюдим

И никогда он не станет другим

– Хто энто? Ванька, привет!

Заверещал, вынырнувший из-за угла старичок с палочкой, и приглядевшись Ванька узнал своего бывшего соседа Витьку хромого. Витька несмотря на хромоту отличался редкой подвижностью и казалось весь состоял из шарниров, при этом рот его не закрывался.

– Ты энто дембельнулся, а идти некуда? Но энто не беда пойдем ко мне в кочегарку посидим, перекантуешся у меня, а там видно будет, татарчата мои дома, пожрать сготовят, пузырек раздавим.

Ванька невольно усмехнулся надо же в армию от Витьки забрали, и приехал к нему же, судьба интересная штука. Витька был интереснейшей личностью с не менее интересной биографией. Родом он был непонятно откуда, в Козловку попал после очередной отсидки, слез с поезда на первой попавшей станции и остался тут. Устроился кочегаром на Козловскую кочегарку там же и жил, откуда-то, из-под Златоуста на станции подобрал двух беспризорных близнецов татарчат Ильяса и Ильгама которых называл сыновьями или по-татарски улымками. Придя в кочегарку Витька завел Ваньку в свои хоромы.

– Как моя берлога?

Спросил Витька. Ванька помня ее неказистый вид раньше был удивлен, комната была большой и просторной полы чисто вымыты, занавески на окнах, печка от которой исходило тепло, и даже телевизор. Витька заорал:

– Ильяс, Ильгам, кутакбаши жрать давайте!

– Хазер, Витька бабай!

Раздался бас: в комнату зашли два здоровенных жлоба, как две капли воды похожие друг на друга, скуластые морды черные усики.

– Двое из ларца, одинаковые с лица: захихикал Витька, как мои орлы?

Ванька только головой покачал:

– Да они ж у тебя на ветру шатались, ребра торчали.

Ильяс поставил на стол чугунок с дымящейся вареной картошкой и тарелку с солеными огурцами, нарезал хлеб, Ильгам разлил в два стакана водку.

– А они, что ж не будут, или тебя боятся?

– Не пьют гады и не курят сласти жрут как девки убыток один, видишь морды какие отъели.

– Охереть: прокомментировал Ванька, в Козловке непьющие завелись, никак конец света скоро!

– А ты не смейся Ванька, зато мои улымки здоровые как быки вагон угля за два часа раскидают и мурло кому хошь набьют, меня старика в обиду не дадут. Я вон завязал с прошлой жизнью живу спокойно деньги не ахти какие втроем работаем с голоду не пухнем. А папашка твой никак не успокоится так и помрет в лагере, если не помер еще. Мамашка твоя хату пропила, энтому Евстигнею рыжему.

– Так я его выгоню, рыжего ентого: от выпитого у Ваньки в голове шумело.

– Ну и дурак: ответил Витька, хату он купил зеленка у него есть, да и башку он тебе сам разобьет, вон какой бугай, но бойся больше кореша его Шурку Козла.

– Это старичок плюгавый?: спросил Ванька.

– С виду он плюгавый, а вся Козловка его боится, и шило в глаз воткнуть может и бритвой полоснуть, и ночью подстережет из ружьишка бахнет. Без тормозов энтот Шурка, одним словом отмороженный, не лезь туда Ванька, погоди лучше Евстегней год уже не трезвеет глядишь и сдохнет с перепоя. Шурку один хрен посадят скоро, баба егошняя Евстигнеева тоже не просыхает уже чуть не окочурилась, короче не спеши освободится твоя хата сама. А я тебя лучше с Валькой познакомлю, девка ладная, с придурью правда. Ну да и ты сам звезд с неба не хватал. У нее свой дом, муж месяц назад повесился. Ильгам, сбегай-ка за Валькой.

– Да как-то неохота так сразу, вяло отнекивался Ванька, дети пойдут кормить их мне самому жрать нечего, опять же у нормальной бабы мужья не вешаются.

Витька как всегда смог убедить.

– А жить где будешь? Детей не будет энто точно она аборт в шестнадцать сделала, а муж сам дурак до белки допился вот и удавился, а работать ко мне в кочегарку пойдешь, с голоду не помрешь. Так в один день решилась Ванькина жизнь: работа, жена и жилье. Сыт одет обут, а чего-то не хватает Валька дура и поговорить не о чем, и взяв бутылку Ванька шел к Витьке.

– А, пришел?: встречал его Витька: наливай, давай! Ты Ванька скучаешь вижу, с Валькой.

– Да дура она, затрахала накопим денег переедем в Рыльск, там все люди интелегенты мужики в пиджаках ходють, а бабы на пианинах играють, купи Вань пианину. Я ей дуре объясняю, что пианина ента больше чем дом еейный стоит, бесполезно.

– Правильно, Вань, бесполезно люди вообще ни хуя не понимают. Я вон в Кемерово сидел, зона правильная, черный ход, мужики, блатные, смотрящий, ну все как положено. Я на промке работал в кабельно-барабанном цехе, короче деревянные катушки для кабелей колотили. Целый день молотком гвозди забиваешь, бах-бах и тут еще сто долбоебов тоже молотками бах-бах, на нервах все. А тут придурок один с бригады длинный такой как мотыль на обед бежит и поет: Эх, хорошо в стране советской жить, заебал, раз предупредили, второй раз пиздюлей дали, один хуй как на обед бежит и поет. Сказали не перестанешь-выебем.

– И что? Спросил Ванька.

– Выебали, один хуй как пел, так и пел, и мужика испортили, и пидар не получился. Я к чему энто Ванька человеку объяснять бесполезно, человек скотинка дурная.

– А насчет пианины Валька не сама додумалась, тут все сложнее, вот где твои татарчата?

– Да хрен их знает – в кочегарке наверно, или на улице шарахаются.

– Да вот хрен ты угадал они у ентой ебнутой Полины пианино слушают.

– Чего? удивленно протянул Витька.

Полина Галактионовна тоже была одной из ярких личностей Козловки. Когда-то жила она в Рыльске преподавала музыку, то-ли в школе, то-ли еще где, но ближе к пенсии что-то не срослось с начальством. Кончилось тем, что добрейшая бабуля кого-то там плеснула кипятком или кислотой. За прошлые заслуги она отделалась довольно легко после психушки переехала в Козловку в барак имея из имущества только пианино и большого рыжего кота по кличке Контрабас которого она ласково называла то Контриком то Басиком то Контрабасиком. Жила она тихо мирно и если закатывала концерты на пианино ближе часам к трем ночи, то соседи относились к этому довольно снисходительно, они еще не такое видали, так что бабулька прижилась и считалась хоть и с легкой припиздинкой в голове, но своей.

– Че их туда-то понесло, подкатить хотят к старухе, девки что ли в Козловке кончились?

Продолжал удивляться Витька.

– Да нет, дядь Вить, тут дело другое, Евстигней с Шуркой Козлом хотели пенсию у старухи отнять. Тут твои и впряглись, вот сейчас старуха их конфетами кормит и концерты утраивает, а им че, слушают да конфеты жрут.

– Да дела, сходи-ка Вань за еще пузырьком деньги дам, душа чего-то требует, да встретишь моих позови, неспокойно мне что-то с Шуркой терки это те не шутки.

Выйдя от Витьки Ванька побежал было к ночнику, но увидел на скамейке Ильгама тот сидел с гармошкой и вытягивал какую-то протяжную татарскую мелодию, Ванька присел рядом и закурил. Музыка была грустной, даже тоскливой, казалось, что она вытягивает душу, но одновременно она завораживала и притягивала, и звала с собой в какие-то загадочные и неизвестные миры. Ильгам с хрипом сдвинул меха гармошки и наступила тишина, Ванька невольно поежился и потряс головой, отгоняя наваждение, навеянное музыкой.